Неточные совпадения
Девушка, уже давно прислушивавшаяся у ее двери, вошла сама к ней в комнату. Анна вопросительно взглянула ей в глаза и испуганно
покраснела.
Девушка извинилась, что вошла, сказав, что ей показалось, что позвонили. Она принесла платье и записку. Записка была от Бетси. Бетси напоминала ей, что нынче утром к ней съедутся Лиза Меркалова и баронесса Штольц с своими поклонниками, Калужским и стариком Стремовым, на партию крокета. «Приезжайте хоть посмотреть, как изучение нравов. Я вас жду», кончала она.
— Звонят. Выходит
девушка, они дают письмо и уверяют
девушку, что оба так влюблены, что сейчас умрут тут у двери.
Девушка в недоумении ведет переговоры. Вдруг является господин с бакенбардами колбасиками,
красный, как рак, объявляет, что в доме никого не живет, кроме его жены, и выгоняет обоих.
— Нет, — сказала Кити,
покраснев, но тем смелее глядя на него своими правдивыми глазами, —
девушка может быть так поставлена, что не может без унижения войти в семью, а сама…
В конце улицы топтались вокруг
красного флага демонстранты: железнодорожники, мастеровые, гимназисты, было много
девушек, преобладала молодежь.
Климу хотелось отстегнуть ремень и хлестнуть по лицу
девушки, все еще
красному и потному. Но он чувствовал себя обессиленным этой глупой сценой и тоже покрасневшим от обиды, от стыда, с плеч до ушей. Он ушел, не взглянув на Маргариту, не сказав ей ни слова, а она проводила его укоризненным восклицанием...
Ушли и они. Хрустел песок. В комнате Варавки четко и быстро щелкали косточки счет.
Красный огонь на лодке горел далеко, у мельничной плотины. Клим, сидя на ступени террасы, смотрел, как в темноте исчезает белая фигура
девушки, и убеждал себя...
Встал, посмотрел в лицо
девушки, серое, с
красными пятнами у висков.
И, знаешь, ведь она не всегда была такая пугливая и дикая, как теперь; и теперь случается, что вдруг развеселится и похорошеет, как двадцатилетняя; а тогда, смолоду, она очень иногда любила поболтать и посмеяться, конечно, в своей компании — с
девушками, с приживалками; и как вздрагивала она, когда я внезапно заставал ее иногда смеющеюся, как быстро
краснела и пугливо смотрела на меня!
У подъезда, на нижней ступеньке, встретил нас совсем черный слуга; потом слуга малаец, не совсем черный, но и не белый, с
красным платком на голове; в сенях — служанка, англичанка, побелее; далее, на лестнице, —
девушка лет 20, красавица, положительно белая, и, наконец, — старуха, хозяйка, nec plus ultra белая, то есть седая.
Петух с своим качающимся
красным гребнем казался совершенно спокойным и только закатывал глаза, то вытягивал, то поднимал одну черную ногу, цепляя когтями за занавеску
девушки.
— Ведь Надежда-то Васильевна была у меня, — рассказывала Павла Ивановна, вытирая слезы. — Как же, не забыла старухи… Как тогда услыхала о моей-то Кате, так сейчас ко мне пришла. Из себя-то постарше выглядит, а такая красивая
девушка… ну, по-вашему, дама. Я еще полюбовалась ею и даже сказала, а она как
покраснеет вся. Об отце-то тоскует, говорит… Спрашивает, как и что у них в дому… Ну, я все и рассказала. Про тебя тоже спрашивала, как живешь, да я ничего не сказала: сама не знаю.
В дверях столовой он столкнулся с Верочкой.
Девушка не испугалась по обыкновению и даже не
покраснела, а посмотрела на Привалова таким взглядом, который отозвался в его сердце режущей болью. Это был взгляд врага, который не умел прощать, и Привалов с тоской подумал: «За что она меня ненавидит?»
Привалов вдруг
покраснел. Слова пьяного Бахарева самым неприятным образом подействовали на него, — не потому, что выставляли в известном свете Марью Степановну, а потому, что имя дорогой ему
девушки повторялось именно при Веревкине. Тот мог подумать черт знает что…
Дело кончилось тем, что Верочка, вся
красная, как пион, наклонилась над самой тарелкой; кажется, еще одна капелька, и
девушка раскатилась бы таким здоровым молодым смехом, какого стены бахаревского дома не слыхали со дня своего основания.
Мазурка кончилась сама собой, когда той молоденькой
девушке, которую видел давеча Привалов на лестнице, сделалось дурно. Ее под руки увели в дамскую уборную. Агриппина Филипьевна прошла вся
красная, как морковь, с растрепавшимися на затылке волосами. У бедной Ани Поярковой оборвали трен, так что дамы должны были образовать вокруг нее живую стену и только уже под этим прикрытием увели сконфуженную
девушку в уборную.
Мы прошли 6 или 7 комнат, в которых живут
девушки (я все говорю про первое мое посещение); меблировка этих комнат тоже очень порядочная,
красного дерева или ореховая; в некоторых есть стоячие зеркала, в других — очень хорошие трюмо; много кресел, диванов хорошей работы.
— Папа, ведь я
краснею этого, я тогда была ребенок. Нет, папа, вы хороши, вы не стесняете. Стесняет общество. Правда, m-r Бьюмонт, что
девушка в Америке не так связана?
Девушка краснаяПросится, кучится
Взнесть челобитьице.
Когда Николай сходит со ступеней
Красного крыльца, две
девушки тихо выступили вперед и подняли просьбу.
Тут он отворотился, насунул набекрень свою шапку и гордо отошел от окошка, тихо перебирая струны бандуры. Деревянная ручка у двери в это время завертелась: дверь распахнулась со скрыпом, и
девушка на поре семнадцатой весны, обвитая сумерками, робко оглядываясь и не выпуская деревянной ручки, переступила через порог. В полуясном мраке горели приветно, будто звездочки, ясные очи; блистало
красное коралловое монисто, и от орлиных очей парубка не могла укрыться даже краска, стыдливо вспыхнувшая на щеках ее.
— Хороши твои
девушки, хороши
красные… Которую и брать, не знаю, а начинают с краю. Серафима Харитоновна, видно, богоданной дочкой будет… Галактиона-то моего видела? Любимый сын мне будет, хоша мы не ладим с ним… Ну, вот и быть за ним Серафиме. По рукам, сватья…
Студент ехидно засмеялся,
девушка слегка
покраснела.
Вошла Феня, высокая и стройная
девушка, конфузившаяся теперь своего
красного кумачного платка, повязанного по-бабьи. Она заметно похудела за эти дни и пугливо смотрела на брата и на зятя своими большими серыми глазами, опушенными такими длинными ресницами.
Девушка немного
покраснела и сказала...
Послали
девушку посмотреть комнату, которая отдавалась от жильцов по задней лестнице. Комната была светлая, большая, хорошо меблированная и перегороженная прочно уставленными ширмами
красного дерева. Лиза велела взять ее и послала за своими вещами.
Девушка при входе Красина
покраснела еще более.
Любка горячо, до слез,
покраснела и закрыла лицо ладонями. Лихонин заметил это, понял, прочувствовал смятенную душу
девушки и пришел ей на помощь. Он сурово, почти грубо остановил Соловьева.
Нюра — маленькая, лупоглазая, синеглазая
девушка; у нее белые, льняные волосы, синие жилки на висках. В лице у нее есть что-то тупое и невинное, напоминающее белого пасхального сахарного ягненочка. Она жива, суетлива, любопытна, во все лезет, со всеми согласна, первая знает все новости, и если говорит, то говорит так много и так быстро, что у нее летят брызги изо рта и на
красных губах вскипают пузыри, как у детей.
Как известно, у покойного великого Тургенева любовь всегда окружена дразнящей завесой, какой-то дымкой, неуловимой, запретной, но соблазнительной:
девушки у него предчувствуют любовь, и волнуются от ее приближения, и стыдятся свыше меры, и дрожат, и
краснеют.
Луша
покраснела от удовольствия; у нее, кроме бус из дутого стекла, ничего не было, а тут были настоящие кораллы. Это движение не ускользнуло от зоркого взгляда Раисы Павловны, и она поспешила им воспользоваться. На сцену появились браслеты, серьги, броши, колье. Все это примеривалось перед зеркалом и ценилось по достоинству.
Девушке особенно понравилась брошь из восточного изумруда густого кровяного цвета; дорогой камень блестел, как сгусток свежезапекшейся крови.
Девушка краснеет от этой похвалы и мешает поводья.
Она
покраснела, опустилась на стул, замолчала. «Милая ты моя, милая!» — улыбаясь, думала мать. Софья тоже улыбнулась, а Николай, мягко глядя в лицо Саши, тихо засмеялся. Тогда
девушка подняла голову, строго посмотрела на всех и, бледная, сверкнув глазами, сухо, с обидой в голосе, сказала...
— Ах, боже мой! Скажите! Боже мой! — начала она восклицать вслух, двигаясь на кресле, так что сидевшая с ней дочь,
девушка лет семнадцати,
покраснела за нее.
В это время
девушка заметила, что Александр смотрит на нее,
покраснела и отступила назад. Старик, по-видимому ее отец, поклонился Адуеву. Адуев угрюмо отвечал на поклон, бросил удочку и сел шагах в десяти оттуда на скамью под деревом.
— Да, она удивительная
девушка, — говорил он, стыдливо
краснея, но тем с большей смелостью глядя мне в глаза, — она уж не молодая
девушка, даже скорей старая, и совсем нехороша собой, но ведь что за глупость, бессмыслица — любить красоту! — я этого не могу понять, так это глупо (он говорил это, как будто только что открыл самую новую, необыкновенную истину), а такой души, сердца и правил… я уверен, не найдешь подобной
девушки в нынешнем свете (не знаю, от кого перенял Дмитрий привычку говорить, что все хорошее редко в нынешнем свете, но он любил повторять это выражение, и оно как-то шло к нему).
Он только извинился и увидел, как быстро побежала
красная краска по щекам, по шее, по спине и даже по груди прекрасной
девушки.
Девушки залились звонким смехом, а иные смешались и
покраснели. Видно, ключник был в самом деле молодец.
Ужас был в доме Морозова. Пламя охватило все службы. Дворня кричала, падая под ударами хищников. Сенные
девушки бегали с воплем взад и вперед. Товарищи Хомяка грабили дом, выбегали на двор и бросали в одну кучу дорогую утварь, деньги и богатые одежды. На дворе, над грудой серебра и золота, заглушая голосом шум, крики и треск огня, стоял Хомяк в
красном кафтане.
Девушка с некоторым удивлением посмотрела на Матвея и
покраснела еще больше. Ей казалось, что хотя, конечно, Джон еврей и сидит немного дерзко, но что говорить так в глаза не следует…
Приходила высокая, стройная
девушка, рассказывала, горячась и
краснея, о волнениях жизни, топала ногой и требовала...
Девушка, с виду горничная, стояла в лавке спиной к порогу и торговалась с хозяином: из-под
красного платка, который она накинула себе на голову и придерживала обнаженной рукой у подбородка, едва виднелась ее круглая щечка и тонкая шейка.
Над искренней любовью обыкновенно все смеются, так положено испокон века, — и весь город смеялся над смиренным, застенчивым и стыдливым, как деревенская
девушка, Алексеем Степанычем, который в ответ на все шутки и намеки конфузился и
краснел как маков цвет.
Она вздрогнула. Офицер взглянул на меня с улыбкой удивления. Я уже твердо владел собой и ждал ответа с совершенной уверенностью. Лицо
девушки слегка
покраснело, она двинула вверх нижней губой, как будто полумаска мешала ей видеть, и рассмеялась, но неохотно.
— Это карнавал, джентльмены, — повторил
красный камзол. Он был в экстазе. — Нигде нет — только у нас, по случаю столетия основания города. Поняли?
Девушка недурна. Давайте ее сюда, она споет и станцует. Бедняжка, как пылают ее глазенки! А что, вы не украли ее? Я вижу, что она намерена прокатиться.
— Простите мою дерзость, — сказала
девушка,
краснея и нервно смеясь. Она смотрела на меня своим прямым, веселым взглядом и говорила глазами обо всем, чего не могла скрыть. — Ну, мне, однако, везет! Ведь это второй раз, что вы стоите задумавшись, а я прохожу сзади! Вы испугались?
Голос, певший песню, вдруг оборвался совсем близко около хаты, громко звякнула железная клямка, и в просвете быстро распахнувшейся двери показалась рослая смеющаяся
девушка. Обеими руками она бережно поддерживала полосатый передник, из которого выглядывали три крошечные птичьи головки с
красными шейками и черными блестящими глазенками.
В комнату нашу вошла большая, полная, даже почти толстая дама с косым пробором и с мушкой на левой щеке. За ней четыре барышни в ватных шелковых капотах, за ними горничная
девушка с красивым дорожным ларцом из
красного сафьяна, за
девушкой лакей с ковром и несколькими подушками, за лакеем ливрейным лакей не ливрейный с маленькою собачкой. Генеральша, очевидно, была недовольна, что мы заняли комнату, прежде чем она накушалась здесь своего чаю.
Чтобы вывести
девушку из затруднения, Брагин сам раскрыл коробку: внутри на бархатной подушечке жарко горели три изумруда, точно бобы, осыпанные настоящими брильянтами. Это был целый прибор из броши и серег. Подарок, однако, не произвел надлежащего действия, а только заставил Феню
покраснеть, точно эта коробка была отнята для нее у кого-то другого.
Лука. Добрый, говоришь? Ну… и ладно, коли так… да! (За
красной стеной тихо звучит гармоника и песня.) Надо,
девушка, кому-нибудь и добрым быть… жалеть людей надо! Христос-от всех жалел и нам так велел… Я те скажу — вовремя человека пожалеть… хорошо бывает! Вот, примерно, служил я сторожем на даче… у инженера одного под Томском-городом… Ну, ладно! В лесу дача стояла, место — глухое… а зима была, и — один я, на даче-то… Славно-хорошо! Только раз — слышу — лезут!
Пестрый платок, накинутый на скорую руку на ее белокурые волосы, бросал прозрачную тень на чистый, гладкий лоб
девушки и слегка оттенял ее глаза, которые казались поэтому несколько глубже и задумчивее; белая сорочка, слегка приподнятая между плечами молодою грудью, обхватывала стан Дуни, перехваченный клетчатой юбкой, или понявой, исполосованной
красными клетками по темному полю.